Культура

Впереди – две горы. И плечами
Прикасаются горы друг к другу.
Словно дети, бегут между ними
Та же речка и та же дорога.
И похожа на девушку речка,
Потому что бежит в белом платье
И запачкать наряд свой боится –
Вот и прыгает с камня на камень.
А над речкой – дорога. Когда-то
Прорубили её под горою.
Как ворота, она закрывалась
В лихолетье, опасность почуя.
Над дорогой, как сумрачный замок,
Возвышается крепость. От дыма
И от крови прошедших столетий
Почернели широкие стены.
Ну а рядом с дорогою – холмик,
Камни в нём и земля вперемешку.
Здесь начало седого ущелья,
Здесь негромок Рубас и печален.
И подумаешь: он, как ослепший,
Продвигается медленным шагом,
Чтоб ощупать в пути осторожно
Каждый камень своими руками.
Я сидел у реки на рассвете
И глядел в её воды немые –
И внезапно увидел былое.
Мы уходим – но только не время.
Звон клинков, клубы дыма и стоны…
Оживали мгновенья и годы.
И открылась мне крепости тайна,
Будто вдруг облака расступились.
1
В горах стояла крепость. Жили в ней
Семь братьев. Каждый был богатырём.
А вместе с ними Ямисат жила –
Хозяюшка, любимица, сестра.
Почти всегда она одна была,
Подружек не имела и дружков.
С кувшином за водою шла к реке
И говорила с нею обо всём.
Вздымала грудь неясная печаль.
Дробилось платья белого пятно.
В речной воде. И двигалась вода,
А вместе с нею – молодости дни.
Тогда грозою пахло время. Но
Та крепость неприступная была.
Стояли братья, будто скалы, чтоб
Над ними ворон пролететь не смог.
А иноземцы шли. Они проход
В горах пытались тщетно отыскать.
В атаку поднимались, но свинец
И камни тотчас преграждали путь.
И, как поленья, падали враги
С откоса прямо в волны. А река
Ревела и холодные тела
Вышвыривала на берег.
Но вот
Всё смолкло. Бой окончился. И враг,
Ошеломлённый, отошёл назад.
И братья сели, чтобы отдохнуть,
Послав свою сестричку за водой.
2
С кувшином медным Ямисат спускалась
По никому не ведомой тропе.
Рукой цепляясь всякий раз за ветки,
К реке, шумевшей под горою, шла.
Был полдень. Солнце жгло немилосердно.
Она разделась и пошла к воде,
Когда один из пришлецов молился
На противоположном берегу.
И сквозь кусты он девушку заметил,
Молитву проглотив, как жёсткий ком..
Окаменел, боясь пошевелиться.
…И вышла одеваться Ямисат.
На теле – и легчайшем и упругом –
Блестели капли, как роса в лугах.
А волосы, как любящие руки,
Её ласкали вместе с ветерком.
Забыл чужак о бурдюках с водою.
Он провожал глазами Ямисат,
Пока она не скрылась за камнями.
И чьё-то имя повторял он. Чьё?
Он сам не знал. Но он ему молился.
Когда же солнце скрылось наконец,
К своим вернулся, бурдюки оставив
У речки, всё на свете позабыв.
За этот грех его плетьми хлестали.
От боли он сознание терял
И видел стать прекрасную в тумане –
И не хватало имени губам.
Его опять отправили назавтра
Туда, где повстречал он Ямисат.
День пролетел, как счастье пролетает.
А вечером – насмешки, ярость, кнут.
Что происходит с ним? Какой он воин?!
А может быть, сошёл с ума Селим?
Его кинжал, увы, заржавел в ножнах,
Был холостым заряд в его ружье.
И вот следить решили за Селимом.
Опять его послали за водой.
И бурдюки он на плечо забросил
И торопливо зашагал к реке.
Потом он сел на прибережный камень,
Стал дожидаться девушку. И тут
Шаги на узкой тропке зазвучали –
И Ямисат увидела его!
Ввалились от тоски глаза Селима.
Такой мольбою загорелся взгляд,
Что улыбнулась девушка невольно
Ему в ответ, внезапно покраснев.
Она кувшин наполнила водою,
Уже хотела повернуть назад,
Но два вооружённых чужестранца
Рванулись к Ямисат из-за камней.
И что же? Преградил Селим дорогу
Им. И кинжал дрожал в его руке.
Успела Ямисат вскочить и скрыться,
Пока Селим сражался у реки.
Вот он с одним управился. И сразу
К другом устремился и догнал
Того среди шатров, где был их лагерь, —
И спас он тайну крепости.
А сам
Спастись не мог. Вокруг толпа шумела.
В лицо плевали. Сбили с ног его.
Связали руки. Без конца пытали.
Стонал Селим – и больше ничего.
Затем палач угрюмый равнодушно
И мастерски исполнил приговор.
И водрузили голову Селима
На шест – как назиданье всем другим.
3
Ямисат в бойницу посмотрела.
Ахнула: о Боже милосердный,
Это голова того, кто смело
Защитил её! И ей казалось,
Что глаза его кого-то ищут.
Больно стало ей. Слеза скатилась
По щеке. И, как нарочно, братья
Увидали всё – и к ней с допросом:
“Чья там голова? И что за слёзы?”
Не успела Ямисат ответить:
Чужеземцы бросились в атаку.
Снова эхо выстрелов и стонов
Заглушило грохот горной речки.
Ловко заряжали ружья братьев
Ямисат. И пули цель разили.
И опять на подступах к дороге
Множество врагов легло вповалку.
…Только кто же это, как лисица,
Взмахивая полами валжаха
И пригнувшись, по тропе крадётся?
Это Элихан – мулла-предатель.
Крепость он оставил, чтобы хану –
Чужестранцу – трижды поклониться.
Вот он встал, перебирая чётки,
Будто серебро перебирая,
И сказал: “Великий хан, зачем же
Воины твои напрасно гибнут?
Я хотел бы оказать услугу –
Думаю, немалую услугу.
Крепость взять нетрудно, если с тыла
Подойти по тайной тропке. Правда,
Просьба у меня к тебе, владыка.
Повели её исполнить”.
“Вот что, —
Чужеземец молвил, — слово хана –
Всё исполню!”
“Пусть тогда три меры
Серебра доставят мне. Когда же
Покорите вы всю эту землю,
Стану, твой слуга, я здесь наибом!”
Так в тот день муллою Элиханом
Продана была тропинка в крепость.
И пока он в почестях купался,
Поползли, как змеи, по тропинке
Друг за другом вороги. Несметно
Было войско. Братья! Что ж вы, братья!
Оглянуться нужно! Оглянуться!
Что же вы врагов не услыхали?
Вот они по лестницам полезли,
Ворвались… И, перезаряжая
Ружья, Ямисат устала. Впрочем,
Ружья стали не нужны, поскольку
Братьев окружили постепенно.
Зазвенела сталь. И стало ясно,
Что недолго бою продолжаться.
И в неравной схватке истекали
Кровью братья. Вот и рухнул старший.
А за старшим следом – остальные.
Самый младший, умирая, слово
Обратил к сестре: “Что это значит?
Как враги узнали о тропинке?
Ямисат, я шлю тебе проклятье!”
4
Обрушились, как будто саранча,
Захватчики на мирные аулы.
Горели сёла. Рушились дома.
И стар и млад – все гибли. Даже горы
От дыма и от пыли задыхались.
Метался кровью пахнущий Рубас.
Но превращались в крепость каждый камень
И каждый холм. Редела вражья рать.
Соседние народы шли на помощь.
И враг был выгнан через те ворота,
В которые вступил. Пришёл черёд
Предать земле убитых и вдохнуть
Весну и жизнь в растерзанные сёла.
…А Ямисат, от горя обезумев,
По крепости бродила, и рвала
Распущенные волосы свои,
И нежно обнимала трупы братьев.
Она о чём-то с ними говорила,
На крепостные стены поднималась
И бегала по ним, то громко плача,
То смехом оглашая всё вокруг.
Но вот она застыла на стене,
Похожа – в белом платье – на свечу,
И развевались волосы её
По ветру, будто горя чёрный факел.
Когда же разум к ней вернулся – слёзы
Вновь хлынули из глаз. “Я виновата! –
Она шептала со стены высокой. –
Я виновата… Горы мои, горы!
Простите! Умоляю вас, простите!
Зачем вы детство дали мне? Зачем
Меня вы сберегали до сих пор?
Родные горы! И река родная!
О, почему мужчиной я не стала?
Чем женщиной явить меня на свет,
Совсем бы вы меня не создавали…”
И со стены вдруг бросилась она,
Мелькнула белым платьем на лету,
И, как цветок на прах земной, легко
На камни прибережные упала.
…Среди погибших тело Ямисат
Нашли. И Элихан тогда воскликнул:
“Так вот она, кто ради чужеземца
Свою родную землю предала.
Послушайте же, братья мусульмане!
Её позор ничем нельзя измерить.
Пусть под землёй покоя не найдёт
Она! Мы хоронить её не будем,
Чтобы земли своей не осквернять.
Её камнями забросаем мы –
Они над нею будут как проклятье!”
И бросил Элихан тяжёлый камень.
Не так уж мало было тех людей,
Кто сделал так, как повелел мулла.
Зато другие говорили: “Нет!
Нет, не могла она продать отчизну!
Пусть вам глаза не затуманит месть.
Ведь говорил же пленный чужеземец,
Что им тропинку указал мужчина.
Вот только жаль, что пленник тот погиб
И тайну он унёс с собой в могилу.
Кто истинный предатель – мы не знаем.
А Ямисат… да нет, она чиста!”
И сверх камней земли бросали горстки.
По-разному с тех пор судачат люди.
Одни всё проклинали Ямисат,
Как Элихан, бросая люто камни.
Другие говорили: “Невиновна!” –
И землю молча сыпали на холм.
…Вот этот холм – стоит он и сейчас.
Камней тут больше? Или же земли?
Но символом девичьей чистоты
Здесь слива дикая цветёт весною.
А там же, где предатель погребён,
Трава и та стыдится прорасти.
О Ямисат, прости меня за то,
Что в детстве, ослеплён худой молвою,
Я тоже бросил камень на тебя, –
То бросил Элихан рукой моею.
5
Тёплый вечер. Небо расступилось –
Это поезд ускоряет бег.
Я в вагоне, будто в колыбели,
Канул в сон, как малое дитя.
В тот же миг я под нитикским пиром
Оказался. И какой-то звон
Я услышал – он всё ближе, ближе.
Чья-то тень чернющая ползёт.
Это плёлся Элихан с хурджином,
Полным серебра. Конечно, он!
И глаза его меня сверлили,
Словно два болотных светляка.
Я заметил, как открылись зубы
И зашевелилась борода.
Он смеялся. “Говорят, — сказал он, —
Обо мне ты пишешь. Ха-ха-ха!
Что ни строчка, то слова презренья.
Только я презренья не боюсь.
Человечья жизнь – как дым, не больше.
Кто иначе думает – глупец.
Этот дым я превращать умею
В серебро. А что твои слова?
До глубокой старости я дожил
И совсем не так, как Ямисат,
Похоронен был. Меня все знали
Как благочестивого муллу.
Вот и хоронили как святого,
У могилы плакали моей”.
Я сказал: “Земли родной проклятье
На тебе!” А он тогда в ответ:
“Что проклятье? Воздуха дрожанье!
Я и так благополучно сгнил.
Слушай, парень! Ты б оставил дерзость,
Старше я тебя на сотни лет.
Если хочешь, расскажу я правду
О себе – чтоб ты писал верней.
Посуди: неужто я хоть капли
Недостоин жалости людской?”
“Жалости?! Не ты ль отчизну предал
Ровно за три меры серебра?”
Элихан вздохнул: “Ну, что ты знаешь?
Слишком был хитёр пришелец хан.
Я лукавил с ним при первой встрече:
Не упомянул о Ямисат.
В сердце я хранил такую тайну –
С тайной тропки не сравнить её.
Пусть бы все сокровища вселенной
Сам Аллах свалил к моим ногам,
Я б, не размышляя, отказался,
Только б Ямисат была моей!”
“Ямисат?! Да как, старик, ты смеешь
Говорить такое?”
“Помолчи, —
Отвечает он. – Послушай лучше.
Как-то раз, чудесным летним днём,
Я молился у реки, но рядом
Я услышал дивный смех её
И увидел тела жгучий промельк.
Не могли насытиться глаза!
И когда красавица оделась –
Будто солнце скрылось в облаках.
— О Аллах! – я горестно воскликнул. –
В мире всех могущественней Ты.
Дай же мне её! Я погибаю…
Смыслом жизни сделалась она.
О Аллах! – воскликнул я вторично, —
Хоть грешно, да не могу молчать.
Видно, до сих пор я жил как нищий:
Все молитвы, и Коран, и рай
Взгляда одного её не стоят
И её невинной чистоты.
Для чего же мне теперь достаток,
И святое имя, и почёт,
И успокоенье после смерти,
Если Ты её мне не отдашь?!”
И с тех пор струился надо мною
Странный свет. И вот я клятву дал:
Пусть голубизну утратит небо,
Вместо ливня пусть прольётся яд,
Пусть, Аллах, не буду я достоин
Молока, вскормившего меня,
Пусть услышу родины проклятье,
Если отступлюсь от Ямисат!
Наступила осень. И от мора
Гибли сёла. И моё село
Погибало. Помню, равнодушно
Я сельчан с молитвой провожал
К чёрным ямам. И однажды понял:
Смерть слепа – и надо побыстрей
Удирать отсюда, потому что
Жизнь моя не мне принадлежит.
Я три года пробыл на чужбине,
Тягостно отсчитывая дни,
Думая, что хуже всех болезней,
Хуже всех страданий на земле
Боль разлуки с Ямисат моею,
Горькое предчувствие беды.
— Ямисат! – произносил я утром.
Засыпая, бредил: — Ямисат! –
И всегда в конце молитвы каждой,
Как венец, сияло: “Ямисат!”
Вдруг она, я думал, вышла замуж?
Или же болезнью сражена?
Или же кого-то полюбила?
Нет, уж лучше гибель! – думал я.
На чужбине пробыл я три года,
Горестно отсчитывая дни.
О Аллах, за все мои мученья
Ты вознаградить меня не смог.
Срок настал – и я домой вернулся
И везде желанным сразу стал.
Я сказал “везде”? Но я желанным
Не был ни на миг для Ямисат.
Да не зря я звался Элиханом,
Я, кто покорял сердца людей.
Стал я ждать, на Бога уповая,
Что удачу мне пошлёт судьба:
В море жизни вдруг покой исчезнет,
Всё покроет вдруг ночная мгла, —
Так бывает, что большие волны
Следуют за малою волной.
Время шло. И я порою думал,
Что, всего скорее, тщетно жду.
Но с мечом явились чужеземцы.
Понял я: меня услышал Бог!
Только жаль, что был сластолюбивым
Тот властитель южный. Я не смел
Рассказать о Ямисат – и, значит,
Предстояло обмануть его.
И сказал я: “Элихан, довольно!
Всё мне ясно. Впрочем, ты ответь:
Почему же гнусной клеветою
Оскорбил ты память Ямисат?”
“Видишь ли, всё дело в опозданье.
Я спешил! Но так и не успел…
Я кричал, найдя её погибшей
На камнях, на берегу реки.
Голова её всю ночь лежала
На коленях у меня. Я знал,
Что отныне будет жизнь не в радость.
Сам не помню, как настал рассвет.
Я взглянул на солнце – и очнулся!
Люди спросят: кто открыл врагу
Тайну тропки? Ведь ходили в крепость
Двое лишь: мулла и Ямисат.
Я решил солгать. Так было проще.
Ямисат ушла – остался труп…
Ну а дальше? Всё тебе известно.
Видишь – вот хурджины на спине:
Серебро таскаю, словно память…”
И полез за пазуху мулла
И достал девическую косу,
Белую, как самый первый снег.
Кровь во мне от гнева закипела.
“Элихан! – я крикнул. – Элихан!
Трижды на тебе лежит проклятье.
Трижды ты преступник, Элихан.
У погибшей ты отрезал косу,
Бросил камень на неё потом,
Памятью о мёртвой поступился.
Где же мера подлости твоей?”
“Ха-ха-ха! – старик в ответ на это. –
Подлости на свете меры нет.
Нет – покуда солнце в небе светит
И покуда серебро в цене.
Так не будь глупцом. Полны хурджины.
Черпай сколько хочешь! Только тот,
Кто бывает слеп к чужим проступкам,
Может дальше всех вперёд идти.
Удержись от слова осужденья,
Тайну сохрани мою, прошу.
Прекрати свои упрёки. Хватит.
Я хочу покоя. Мне пора”.
“Уходи, мулла! И эту землю
Ты собой не оскверняй, мулла.
Пусть тебе покой не будет ведом
Там, в глубинах, с чёрным серебром!”
“Ладно, парень. Видно, я ошибся.
Погляжу – далёко ли пойдёшь.
И пока я буду под землёю,
Чистым ты не будешь никогда!”
Он поднялся и хурджины поднял,
И поток серебряных монет
На меня обрушился мгновенно.
Я не в силах шевельнуться… В грудь
Проникает холод, мёртвый холод –
Запах времени и серебра.
Я дышу одною чёрной пылью.
Въелась эта пыль в мои глаза
И на лбу перемешалась с потом.
Крикнуть бы: “Исчезни, Элихан!” —
Только губы одеревенели.
И тогда, нежданная, ко мне
В белом платье девушка подсела.
Положила мне на лоб ладонь –
И тревога наконец угасла
Тут же вместе с чёрным серебром
И с муллою Элиханом вместе.
Поднесла к губам моим кувшин
Девушка. Когда глоток я сделал,
Встал, чтобы спасибо ей сказать,
Я увидел – это Ямисат!
Молвила она: “Не уходи.
Я ждала тебя. Прошли столетья.
Вот какие камни на груди
И ещё на имени безвинном.
…На земле идёт тишайший снег
Или тёплый дождь идёт, как прежде,
Ну а я всё слышу гром камней…
Я шептала: “О земля, развернись,
Поглоти, возьми к себе меня!”
Но была последним этим счастьем
Я обойдена. Я так ждала,
Чтоб нашёлся человек, который
Разбросает камни надо мною,
Вызволит отсюда наконец-то
И предаст земле… Я так ждала!
День настал – и правда победила.
Семилика ложь – но что с того!
Это значит, что твоя дорога
Не напрасной будет. Добрый путь!”